![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Письмо германского архитектора Эрнста Мая Иосифу Сталину
История советской архитектуры выглядит сегодня неким набором необъяснимых данностей. Есть цифры, но нет ответа на вопрос, откуда они взялись; есть проекты, но нет ответа на вопрос, почему они такие, а не иные; известна социальная структура общества, но нет ответа на вопрос, почему она сформировалась именно такой; есть средние показатели обеспеченности жилой площадью, но нет объяснений того, кто и как эту обеспеченность регулировал; есть типология жилища, но нет разъяснений, каким образом – чьими усилиями и чьими распоряжениями – она сложилась. Известны правительственные постановления, но нет анализа причин их принятия.
Все, что могло бы заставить задуматься над этими вопросами, из казенного советского архитектуроведения всегда удалялось, дабы не ставить под сомнение гладкость и благополучие изображаемое процесса. Постепенно в научный оборот водятся документы, которые камня на камне не оставляют от этого благополучия.
Вот один из них.
Седьмого сентября 1931 г., известный германский архитектор Эрнст Май, приехавший годом раньше (в октябре 1930 г.) в СССР в качестве специалиста по строительству массового жилья, пишет письмо в самую высокую «инстанцию», которая только могла быть в то время в Советском Союзе,– И.В. Сталину:
«Союзстандартжилстрой
Главный инженер
Эрнст Май
Москва 07.09.31
Генеральному секретарю Коммунистической партии СССР тов. Сталину.
Уважаемый товарищ!
Уже в течение года со все возрастающим воодушевлением я работаю в качестве специалиста по градостроительству на строительстве СССР.
Я считаю своим долгом проинформировать Вас о том, что в отношении возведения новых городов, связанного с быстрым экономическим развитием страны, исключительные возможности, которые в данный момент существуют именно в этой области не используются так, как этого требует современное состояние градостроительной науки. Вместо комплексного планирования промышленности, транспорта, жилых поселков и зеленых зон имеет место раздробленное проектирование, не охватывающее проблему в целом, а удовлетворяющееся частичными решениями. Результатом этого является то, что сегодня заново совершаются те ошибки, которые капиталистическое градостроительство старого мира старается исправить ценой огромных жертв.
Поскольку я убежден, что даже короткий доклад об опасности, которая грозит с этой стороны социалистическому строительству сможет Вас убедить, я обращаюсь к Вам с просьбой предоставить мне короткую аудиенцию, что бы я мог изложить свою позицию и сделать конкретные предложения по устранению недостатков.
С глубоким уважением. Май»[1].
Письмо впервые экспонировалось на выставке, посвященной творчеству Эрнста Мая во Франкфурте-на-Майне в 2011 г. и было опубликовано в сопровождавшем выставку сборнике статей.
Тон письма встревоженный, если не сказать отчаянный.
Неизвестно, получил ли Май ответ на это письмо; информации о том, состоялась ли просимая им встреча со Сталиным, тоже нет. Скорее всего не состоялась, хотя бы уже и потому, что проблемы жилищного строительства, меньше всего волновали тогда Политбюро, озабоченное совсем другими вещами. Но не так уж трудно представить себе в чем именно Май хотел убедить Сталина.
1. Май приехал со своей группой в СССР для того, чтобы проектировать и строить новые промышленные города. В Европе в это время проблема массового жилья для рабочих была центральной проблемой архитекторов. В Германии – особенно. Она решалась самыми разными способами, в том, числе и теми, которые прославили Мая, построившего во Франкфурте множество новых жилых поселков.
Но и в Германии, и в других европейских странах, новое рабочее жилье было индивидуальным. Прорабатывались разные варианты минимальных экономичных квартир на одну семью и способы соединения их в комплексы.
В Советском Союзе само понятие «рабочая квартира на одну семью» было выведено из употребления еще в 1929 г., до приезда Мая. Капитальные каменные дома для рабочих, которые в 1930-31 г. проектировал Май в Магнитогорске, изначально, согласно программе должны были быть коммунальными. Официально, рабочих с семьями должны были селить в эти дома по норме в 6 кв. м., которая заведомо исключала посемейное расселение. Даже гипотетическая санитарная норма в 8-9 кв. м., еще недавно иногда упоминавшаяся в прессе не давала возможности селить одну семью в квартиру.
В Магнитогорске же при Мае расселение в деревянные бараки шло по норме 3,5 кв. м. на человека (при средней обеспеченности меньше 2 кв.м), и никаких шансов, что заселение каменных домов будет происходить иначе не было.
В любом случае, это все очень мало напоминало цивилизованный подход к решению жилищной проблемы и несомненно должно было вгонять Мая в депрессию. Тем более, что ситуация не оставляла никаких надежд на улучшение – масштабы государственного финансирования строительства жилья были ничтожны, а требования к качеству жилья снижены до самого возможного предела. Дома Мая в Магнитогорске будут сдаваться и заселяться без водопровода, канализации, кухонь (которые собственно и не планировались), а в некоторых случаях даже без внутренних перегородок.
Правительство СССР непрерывно требовало удешевления жилого строительства. В частности, 4 марта 1931 года вышло постановление СНК РСФСР о лимите средней стоимости жилой площади по республикам СССР. Для России стоимость кв. метра ограничивалась 102 рублями. Если учесть, что расчетная стоимость каменных домов Мая должна была составить 198 рублей за кв. м., то вдвое меньшая стоимость означала резкое плановое ухудшение качества жилья по стране в целом. Поскольку в это время строилось еще и некоторое, хотя и минимальное количество благоустроенного жилья для привилегированных слоев общества (в Магнитогорске в 1930-31 гг – 10% от общей построенной жилой площади), то реальная средняя стоимость массового жилья оказывалась намного меньше. В Магнитогорске фактическая стоимость бараков, в которые расселяли рабочих, составляла тогда от 40 до 50 рублей за кв. м. Только часть из них была комнатными, остальные – общими. Благоустройства (водопровода, канализации, кухонь...) – никакого.
Возможно, Май надеялся убедить Сталина, что жилое строительство в новых промышленных городах должно быть более цивилизованным, и, следовательно, на него надо выделять больше денег.
С тем же успехом можно было попросить Сталина отменить индустриализацию.
План строительства тяжелой и военной промышленности, известный под названием «индустриализация» СССР» предполагал снижение уровни жизни населения до физически возможного минимума и использование полученных таким образом ресурсов в промышленном производстве, что особенно ярко проявлялось в новых, построенных на пустом месте городах – таких как Магнитогорск.
2. Главная задача Мая по приезде в СССР состояла в проектировании схем генпланов новых промышленных городов. Известно, что Май со своей группой принимал участие в разработке генеральных планов, примерно, двух десятков соцгородов. Это больше половины из тех 37 новых поселений с численностью жителей почти в 4,5-5 млн. чел.[2], возведение которых было намечено планом индустриализации за первые пять лет[3]. Центральное место среди них для Мая занимал Магнитогорск. Но работа над планировкой города осложнялась тем, что вопрос о месте расположения города стал предметом ведомственной борьбы между Главным Управлением Коммунального хозяйства НКВД РСФСР и ВСНХ СССР за право сосредоточения в своих руках дела проектирования генпланов всех соцгородов-новостроек[4].
Май начал проектировать город на левом берегу реки Урал согласно первоначальному заданию, но потом последовало решение о переносе его на правый берег, потом опять на левый... Эта неразбериха, естественно тормозила и дезорганизовывала работу проектировщиков. К тому же, в реальности, отдельные конторы Магнитостроя строили свои барачные поселки и тянули коммуникации вне всякой связи с запроектированным Маем генеральным планом, что фактически сводило на нет работу проектировщиков.
Каждое ведомство решало свои сиюминутные задачи, конкурируя между собой. Единого планового центра заинтересованного в таком конечном результате, как комфортабельный, удобный для жизни город просто не существовало. Что еще хуже – руководство страны и не ставило такой конечной цели, как создание комфортабельных городов. Жилые поселки вокруг промышленных предприятий должны были гарантировать функционирование этих предприятий при предельно низких затратах на их строительство и жизнеобеспечение.
.............
Если Май надеялся убедить Сталина ввести в СССР нормы современного градостроительства и нормы проектирования современного комфортабельного жилья для всех, то его затея была заведомо обречена на неуспех. Планы государственного финансирования жилого строительства первой пятилетки исключали такой расклад даже в своем первоначальном, мягком варианте 1928 г. А принятие в декабре 1929 г. планов «ускоренной индустриализации» ввергло жилищное строительство СССР в состояние перманентной гуманитарной катастрофы, свидетелем чему были Май и его сотрудники.
Через год, в августе 1932 г. сотрудник Мая архитектор Вальтер Швагеншайдт писал коллеге в Германию: «В последние месяцы... я за закрытыми дверями разработал предложение для нового типа социалистического города, которое естественно направлено против партийной линии. Исходя из реальной жизни в развивающихся районах, я говорю – Советский Союз еще долго сможет строить только примитивные бараки. Имеющиеся материалы и силы они вынуждены использовать для строительства промышленности...Одноэтажные застройка из местных материалов – это правильный путь. А потом я предлагаю барачный город по мере поступления денег, материала и рабочей силы перестраивать».[5]
Швагеншайдт, на свой страх и риск разрабатывал проект «барака с растущим благоустройством». На первой стадии это одно помещение с нарами на 222 человека. На третьей – «законченный культурный барак» с уборными, умывальниками и спальнями с кроватями на 100 человек.
Вряд ли у Мая могло сложиться иное представление о состоянии дел в советском жилищном строительстве. Но, в отличие от Швагеншайдта, Май, занимавший довольно высокий пост в советской системе и много раз публично выступавший в немецкой прессе с сообщениями о своей работе в СССР, оказался в очень щекотливом положении.
***
В первом номере основанного Маем франкфуртского журнала «Дас нойе Франкфурт» за 1931 г. была помещена короткая заметка «Эрнст Май в России».:
«В конце 1930 г. была закончена первая большая работа Мая и его сотрудников для города Магнитогорска на Урале. Речь идет о рабочем городе на 200 000 жителей, строительство которого начнется в 1931 г. Предполагаемый срок строительства – шесть лет. Мы опубликуем проект в одном из следующих номеров. Сегодня только некоторые предварительные данные.
Город Магнитогорск находится в двух километрах от промышленного комплекса, где работают его жители. В центре города располагаются театр, общественные и торговые здания. Город поделен на кварталы, 10 000 жителей каждый, отделенные друг от друга зеленой полосой. Тип жилища ориентирован на семью, что означает, что каждая семья получит собственную квартиру с общей комнатой, двумя спальнями, ванной, маленькой кухней и уборной. Широко применяется галерейный тип дома, поскольку он дает наилучшие предпосылки к будущему переходу к общественным кухням. Жилые здания имеют максимум три этажа. В каждом квартале предусмотрен рынок, который может быть использован для других целей, когда исчезнет частная торговля. Проект был представлен в Москве в конце декабря».[6]
Эта информация, несомненно, сообщенная редакции самим Маем, практически целиком не соответствует действительности.
Проект города на 200 тыс. жителей действительно был сделан к декабрю 1930 г., но о его реализации не могло быть и речи, о чем Май несомненно знал.
Стоимость города на 200 000 жителей, подсчитанная техническим отделом Цекомбанка (где работала группа Мая) составила 471, 67 миллиона рублей (жилищное строительство плюс коммунальное)[7]. Всего же на жилищное и коммунальное строительство РСФСР на 1931 г. было выделено 1,1 мрд. рублей.[8]
Таким образом, стоимость строительства Магнитогорска на 200 тыс. жителей составляла около 43% всех средств, выделенных на жилищное строительство в РСФСР в 1931 г. При этом население Магнитогорска составляло примерно одну шестидесятую часть прироста городского населения СССР за годы первой пятилетки (13,8 млн.человек).
На совещании в Цекомбанке 4-5 декабря было решено построить в 1931 г. город с населением 30 тыс. и стоимостью около 90 млн. рублей. Но поскольку рассчитывать можно было только на 35-40 млн. рублей, принято решение обеспечить постоянным жильем только 15 000 человек, остальные 15 000 должен был разместить Магнитострой во временных помещениях существующих поселков.[9]
Это означало, что уже в декабре 1930 г. Май знал, что ему предстоит спроектировать каменных домов только на 15 000 человек. В то же время численность населения Магнитогорска действительно достигла к концу 1931 г. 200 000 человек,[10] размещавшихся в бараках, землянках, палатках и вагонах.
***
О строительстве квартир на одну семью также не могло быть и речи. В это время (и в ближайшие десятилетия) они строились в СССР только для очень узкого круга высшего руководства.
В основу проектирования жилья в Магнитогорске группой Мая была положена условная норма в 6,8 кв.м жилой площади на человека («голодная» санитарная норма, по выражению 20-х годов). Она служила основой для расчета жилья в 20-е годы, когда средняя обеспеченность городского населения жилплощадью колебалась вокруг 5 – 5,5 кв. м. на человека. Такая норма сама по себе исключала поквартирное расселение рабочих семей, но и она была совершенно не реальной для эпохи индустриализации. В начале 1931 г. в Магнитогорске на одного человека приходилось 2,2 кв. м. жилья.[11] К январю 1932 г. этот показатель снизился до 1,75 кв. м. на человека. Заселение рабочих в бараки происходило в то время по норме в 3,5 кв. м. на кадрового рабочего и 1,3 кв. м на члена семьи.[12]
Все типы жилья, которые проектировались группой Мая для Магнитогорска, были коммунальными, то есть рассчитанными на заселение от 3 до 5 человек в одну комнату.
............
Крытые рынки действительно были заложены в программу и сметы строительства, разработанные группой Мая,[14] но полный запрет частной торговли делал этот пункт бессмысленным. Снабжение населения Магнитогорска едой происходило через ведомственные распределители.
***
В июне 1931 г. Эрнст Май дважды прочитал в Германии доклад о положении с градостроительством в СССР, 5 июня в Берлине и 12 июня – во Франкфурте-на-Майне.
Переработанный им текст доклада был опубликован в №7 (июльском) журнала «Дас нойе Франкфурт» и проиллюстрирован работами группы Мая. Доклад получился откровенно просоветским, пропагандистским и описанная в нем ситуация имела мало отношения к реальному положению дел. Частично это можно объяснить тем, что Май, излагая и прогнозируя ситуацию, искренне выдавал желаемое за действительное, но встречается в нем и заведомая неправда, причем касающаяся самых важных для понимания советской реальности вещей.
................
Говоря о «главной проблеме социалистического города» Май повторяет советский идеологический тезис о том, что в отличие от западных стран, где структура города определяется ценами на землю и складывается вокруг торговых площадей, структура социалистического города базируется на промышленном производстве и определяется «социальной гигиеной и экономичностью». Но он совершенно не упоминает о том, откуда берется население строящихся едва ли не на пустом месте новых «социалистических городов». Хотя не может не знать о том, что практически речь идет о массах подневольных людей, принудительно перемещаемых по стране волей центрального правительства. В таком контексте выражение «социальная гигиена» приобретает совсем другой смысл, новый для Западной Европы.
.............
Май довольно точно передает стандартный советский пропагандистский тезис, но умалчивает о том, что советская политика вовлечения женщин в производство объяснялась не заботой о них, а наоборот – стремлением максимальной эксплуатации женского труда там, где обычно применялся только мужской. Об этом ясно говорилось, например, в постановлении ЦК ВКП (б) от 15/VI-1929 г. «Об очередных задачах партии по работе среди работниц и крестьянок».[16]
Основным средством принуждения женщин идти работать на производство была тотальная нищета, невозможность для советской семьи прокормиться на одну зарплату главы семьи. Май, объездивший за несколько месяцев множество советских промышленных центров, не мог этого не видеть.
..................
Далее речь идет о том, что коллективная жизнь не нарушает отношений между мужчиной и женщиной, каковые остаются их сугубо личным делом и не означает «коммунизации» женщин. Надо полагать, что слухи об обобществлении женщин в СССР были популярны в Европе и Май таким образом успокаивал своих слушателей.
***
.......
Жилые поселки из частных домов в это время возникали стихийно в виде «нахаловок» и разного вида трущобных строений типа землянок, но сказать, что жизнь в них протекала «как в Германии» было, мягко говоря, преувеличением.
Следующая группа, это, согласно Маю, – коллективные жилища или общежития («Оbjeschidien») – «...в них живут группы людей, у которых больше нет личных кухонь, они либо пользуются общими кухнями на каждом этаже, либо общественными кухнями, которые строятся для районов»
Самая радикальная категория жилища – дома-коммуны, представляющие собой здания на 400 или 800 человек с полным коллективным бытом. Каждый житель располагает индивидуальной площадью от 6 до 9 кв. метров, супружеская пара от 12 до 18 кв. м.
Из текста доклада не очевидно, что «дома-коммуны» – не реальные постройки, а утопические фантазии, инициированные в 1929 г. к разработке партийными функционерами среднего уровня (Милютин, Сабсович...) и фактически запрещенные специальным постановление ЦК ВКП(б) еще год назад, в мае 1930 г.[17]
Из текста доклада также не следует, что единственной массовой формой жилья в СССР в это время являются именно общежития – и не в силу неких идеологических причин, а вследствие общей искусственно организованной нищеты и отказа советского правительства санкционировать и финансировать строительство квартир на одну семью.
Впрочем, дальше Май подчеркивает, что «ответственные органы в СССР далеки от того, чтобы проводить политику иллюзий и в большой степени остаются на почве реальности» и что в первую очередь это касается жилищной проблемы. – «В центрах промышленного строительства, Магнитогорске и Кузнецке во время проведения ударной акции по размещению 700 000 шахтеров с семьями до 31 декабря этого года будет построено 75% индивидуальных квартир и 25% общежитий и домов-коммун».
Этими словами Май сознательно вводит своих читателей и слушателей в заблуждение.
Массового, то есть рассчитанного на низшие слои общества строительство индивидуальных (на одну семью) квартир в СССР не существует как минимум с начала индустриализации. Более того, к лету 1931 г. был уже поставлен крест на массовом проектировании и строительстве новых многоэтажных кирпичных зданий с коммунальными квартирами.
Еще 27 февраля 1931 г. вышло постановление ЦИК СССР, подписанное Молотовым, где говорилось: «рабочее жилищное строительство зачастую не обеспечивает самых необходимых удобств и культурно-бытового обслуживания рабочих и их семей (столовые бани, прачечные, детские учреждения), а наряду с этим иногда строятся дорогостоящие многоэтажные дома и составляются прожектерские планы новых городов без учета хозяйственных условий».[18]
Последняя фраза как будто напрямую направлена против деятельности группы Мая, что не исключено. Смысл ее очевиден: новое многоэтажное каменное строительство оказывается под запретом. Столовые, бани и прачечные абсолютно необходимы в тех случаях, когда люди не имеют возможности питаться, мыться и стирать дома. Особый упор на их строительстве означает де факто установку на массовое строительство коммунального жилья без элементарных удобств – кухонь, воды, канализации.
Четвертого марта вышло Постановление СНК РСФСР, где устанавливался объем финансирования жилищного и коммунального строительства РСФСР на 1931 г. (748,2 млн. рублей и 359 млн.руб. соответственно) и озвучивалось требование «добиться снижения стоимости жилищного строительства с тем, чтобы стоимость 1 кв. метра жилищной площади в среднем по республике не превышала 104 руб».[19]
23 марта 1931 г. вышло упоминавшееся выше постановление Госплана СССР, устанавливающее лимит средней стоимости жилой площади по РСФСР в 103, 5 рубля за кв. метр.
Отсюда можно судить о плане жилищного строительства на 1931 г. по всей РСФСР – 750 миллионов рублей (при средней стоимости кв. метра в 104 рубля) предназначались для строительства приблизительно всего лишь 7 200 000 кв. метров жилья.
Трудно представить себе, что в июне 1931 г. Май не знал об этих напрямую касавшихся его постановлениях. Тем не менее, в разделе доклада, озаглавленном «Ударная акция: 700 000 квартир до 31 декабря», Май пишет: «...теперь Вы понимаете, что означает задание организовать согласно решению Совета народных комиссаров и по личной инициативе Сталина расселение 700 000 рабочих с семьями к 31 декабря этого года. В первую очередь это касается Донецкого бассейна, Кузнецкого бассейна, Урала и Караганды.
Семьсот тысяч квартир для семисот тысяч рабочих семей – это звучит естественно для западных слушателей, но полностью противоречит советским условиям, где словосочетание «рабочее жилище» вовсе не означает «квартира для рабочей семьи». Даже если допустить, что все 750 млн. рублей предназначались для обеспечения жильем 700 тыс. рабочий семей (что, конечно, далеко не так), то и то на одну семью должно было прийтись около 10 кв. м.
....
Тему стоимости «социалистических городов» Май аккуратно обходит, не называет никаких данных, характеризующих их финансирование. Говоря о сметах на строительство, он ссылается не на собственный опыт, а на вышедшую годом раньше книгу Николая Милютина «Соцгород», где приводятся фантастические расчеты стоимости будущих соцгородов с полным «обобществлением быта». Согласно Милютину, на устройство одного жителя такого «соцгорода» следует затратить 1100 рублей (36, 5 млн. рублей на 33 тыс. жителей). [20]
Май, оговариваясь, что марка приблизительно соответствует рублю, называет цифру в 1000-1400 марок инвестиций в жилье, приходящихся на одного жителя. Последняя цифра соответствует данным, которыми пользовалась группа Мая, рассчитывая стоимость жилья Магнитогорске – 1 350 руб. на человека, но только на жилье. Вместе со стоимостью коммунального строительства – 2 353 руб. на человека.[21]
Май, однако, не дает никаких данных о масштабах финансирования жилья в целом по стране, оставляя слушателей в неведении относительно того, что эти расчеты никакого отношения к реальности не имеют.
Реальность же была такова:
Во время первой пятилетки городское население СССР по официальным данным увеличилось прибл. на 14 миллионов человек.[22] На жилищное строительство было, опять же по официальным данным, потрачено 4 миллиарда рублей.[23] – почти в четыре раза меньше, чем следовало бы согласно расчетам Милютина (15,4 миллиарда рублей) и почти в пять раз меньше расчетов Мая (18,9 миллиардов руб). Построено же за это время было 27 миллионов кв. метров жилья[24], то есть меньше двух кв. метров на каждого нового городского жителя. Только крайне малая часть этого жилья была квартирной и благоустроенной, основная масса представляла собой коммунальные бараки; и знакомый Маю Магнитогорск 1931 года мог служить ярким образцом такого чисто советского способа расселения.
Вышеприведенная статистика взята из официального источника, вышедшего в 1933 г., через два года после публикации доклада Мая, но предсказать развитие событий уже тогда можно было легко, тем более такому специалисту как Май.
***
Еще в одном, очень важном для понимания специфики советского градостроительства случае Май сознательно вводит своих читателей в заблуждение. Речь идет о социальной структуре советского общества. – «В то время как капиталистический город развивается вокруг рынка, в то время как богачи, средний класс и пролетарии заселяют его, как правило, в жестко отделенных друг от друга кварталах и в то время как эти классовые различия еще издали бросается в глаза, город в СССР всегда – город трудящихся». [25]
Май повторяет пропагандистский тезис, лживость которого не может не быть ему ясна. О крайне резких различиях в снабжении разных слоев населения всеми жизненными благами – едой, одеждой, жилплощадью – писали едва ли не все иностранцы, побывавшие в сталинском СССР и оставившие воспоминания. В том числе и собственные сотрудники Мая. Классовая дифференциация советского общества были ярко выражена и в градостроительстве.
Практически во всех проектах рабочих поселков при предприятиях всегда существовала отдельная зона с благоустроенными коттеджами для заводского – партийного начальства, хорошо видная на проектах заводов 20-х годов, но исчезнувшая из публикаций с началом индустриализации.
В Магнитогорске это был поселок Березки, построенный на территории, отведенной заводу, где находились роскошные виллы дирекции завода и прочих местных начальников. В этом поселке было в основном сосредоточено все квартирное жилье Магнитогорска того времени. Там, в отличие от всего остального города, были водопровод и канализация в домах.
Кто именно и по каким нормам проектировал Березки – до сих пор неизвестно, но скрыть в барачно-земляночном Магнитогорске существование изолированного оазиса относительного градостроительного и житейского благополучия было невозможно. Виллы Березки публиковались в советской литературе с 50-х годов, но всегда в качестве «домов для трудящихся Магнитогорска». [26]
В том же 1931 году в Ленинграде было начато проектирование и строительство одного из самых известных и самых интересных советских жилых домов – Первого дома Ленсовета на набережной реки Карповки, архитекторы И. Фомин и Е. Левинсон.
Согласно заданию, в доме должны были быть индивидуальные квартиры от 2 до 6 комнат, все с комнатами-нишами для домработниц, балконами, террасами и полным благоустройством.
Строительство дома (ориентировочно на 60 квартир), обошлось 5 млн. 383 тыс. рублей при средней стоимости куб. метра в 108 рублей.[27]
Это означает где-то около 700 руб. за квадратный метр полезной площади, более чем втрое больше, чем стоимость квадратного метра домов Мая согласно предварительным расчетам по расценкам Госплана.
Для сравнения, на все жилое строительство в Магнитогорске в 1931 г. было израсходовано (прямые расходы) 4,387 млн. рублей.[28]
***
Взяв на себя неблагодарный труд пропагандировать то, что происходило в тот момент в СССР, Май поставил себя в крайне уязвимое и унизительное положение. К тому же, он выбрал для этого очень неудачный момент. Возможно, парой месяцев позже, он не решился бы на такой риск.
В речи Кагановича на июньском пленуме ЦК, произнесенной в Москве практически тогда же, когда Май читал свои доклады в Германии, тоже упоминается жилье для тех же самых 700 тыс. рабочих, но совсем по-другому и гораздо более конкретно: «В одном 1931 г. мы вкладываем в жилищное строительство 1156 млн. руб. и построим 10,5 млн. кв. м. По постановлению ЦК мы должны в этом поду построить стандартных домов не менее чем на 700 тыс. рабочих и их семей, в первую очередь в Донбассе. Кузбассе, подмосковном бассейне, Уралугле и Караганде».[29]
700 тыс. семей – это приблизительно 2, 3 – 2,4 млн. человек. То есть, на одного человека должно было быть построено около 4 кв. метров, при стоимости одного квадратного метра около 100 рублей. «Стандартные дома» – это простейшие деревянные бараки, часто не поделенные не только на квартиры, но и на комнаты, которых именно в 1930-31 г г. стали единственной массовой категорией жилища в СССР.
Вернувшийся из Германии в Москву и Магнитогорск Май застал безрадостную картину. Помимо каменных домов единственного запроектированного группой Мая квартала, составлявших в общей сложности всего лишь 57 270 кв. м. жилой площади, в Магнитогорске строились массовым образом только деревянные бараки – общие, комнатные и смешанные.
В целом по данным справочника «Магнитогорск в цифрах»[30] к началу 1932 г. в Магнитогорске на 200 000 человек населения. имелось 302 313 кв. м. годного к использованию временного и основного жилья.
Всего жилой площади в общих и смешанных бараках насчитывалось 198 054 кв. м., что составляло 65,5% от всей жилой площади на 1 января 1932 г.
В комнатных бараках насчитывалось 68 136 кв. м. жилой площади, что составляло – 22,5% . Можно предположить, что туда расселяли низший уровень управленцев и многосемейных рабочих.
Вместе это составляет 88% всего жилья. Можно предположить, что именно такая доля общей жилой площади Магнитогорска находилась в строениях, считавшихся временными. Стоимость квадратного метра такого жилья колебалась от 40 до 53 рублей. Плотность расселения колебалась от 2,6 до 6 кв. м. на человека, в среднем – 3,6 кв. м
Рубленые, каркасные и щитовые дома, относившиеся к «основному строительству» суммарно занимали 10,2 % всей жилой площади (34 038 кв. м.) и служили для расселения привилегированной части населения (вряд ли более 3-4% населения).
Однако по плану 1931 г. жилая площадь города должна была в сумме с построенной ранее жилплощадью составить 414 580 кв. м.
Их них на каменные дома соцгорода должно было приходиться 57 270 кв. м. , 13,8% всего жилого фонда.
Во «временных» коммунальных бараках (общих, каменных, смешанных, комнатных) в Магнитогорске планировалось иметь 314 334 кв. м. жилья, т.е. 75,8% всего жилого фонда.
В «основных» рубленых, щитовых и каркасных домах и гостинице – 43 712 кв. м., 10,5% всего жилого фонда.
Каменные дома соцгорода считались постоянным жильем, но по уровню благоустройства и плотности заселения соответствовали общим деревянным баракам.
Таким образом, мы видим, что запланированная в 1931 г. структура жилого фонда не сильно отличалась от фактической. На неблагоустроенное коммунальное жилье для рабочих приходилось 89,6% всего учтенного жилого фонда, 10,5% приходилось на жилую площадь повышенного уровня комфортности.
Такова была реальная картина советского градостроительства 1931 г., разительно отличавшаяся от той, которую представил в своем докладе Май.
***
Попытка Мая добиться аудиенции у Сталина, дабы изменить положение вещей, могла иметь смысл только при определенных предпосылках.
Во-первых, Сталин должен был как минимум знать о существовании Мая. Подтверждений этому нет. В повестках дня заседаний Политбюро имя Мая не упоминается.
Во-вторых, Сталин должен был как минимум понимать и, как максимум, разделять заинтересованность Мая в проектировании и строительстве минимально комфортабельных рабочих городов и поселков цивилизованным образом. Можно с большой долей уверенности считать такое предположение абсурдным. Весь предшествующий ход событий говорит о том, что такого рода планы в советском правительстве даже не обсуждались. Массовое жилищное строительство с самого начала индустриализации предполагалось барачным и коммунальным, а нормы расселения рабочих не могли превышать половину официальной санитарной нормы (3,5 – 4 кв. метров на человека).
Градостроительные и архитектурные проблемы вообще не затрагивались на заседаниях Политбюро как таковые. В апреле, мае и июне 1931 г. в повестках дня заседаний Политбюро делаются сообщения о ходе строительства «стандартных домов» (в первую очередь, для Донбасса). Стандартные дома – это бараки.
Состояние жилищного, коммунального и культурно-бытового строительства в Магнитогорске обсуждалось на заседаниях Политбюро в октябре и декабре 1931 г., но, надо полагать безо всякой связи с письмом Мая.
Можно с уверенностью утверждать, что катастрофическое положение с жильем на стройках первых пятилеток, в том числе и Магнитогорске, было плановым и принципиальному улучшению не подлежало.
Это подтверждается событием, которое несомненно должно было ошеломить Мая.
Восемнадцатого июля 1931 г. был объявлен открытый всесоюзный (а фактически- международный) на здание Дворца советов. Начало проектирования и строительства сооружения, гигантского по размерам и лишенного всякого смысла, кроме идеологического, – в самый разгар жилищной катастрофы в стране – было явной декларацией о приоритетах советской власти во внутренней и социальной политике. Демонстрацией того, что идеологические монументы для советского правительства намного важнее сносного жилья для населения и заслуживают приоритетного финансирования.
Данные о сметной стоимости утвержденного в 1933 г. проекта Дворца советов никогда не публиковались, но нет сомнения, что она была соизмерима со средствами, отпускавшимися на жилстроительство в СССР на всю первую пятилетку.
Иностранные архитекторы, принимавшие участие в конкурсе на Дворец советов из-за границы и не знавшие советских реалий, начали их осознавать только весной 1932 г, после того как стали известны результаты конкурса. Тогда отношения между теми из них, кто, как Корбюзье, симпатизировал советской власти, и СССР стали резко портиться. Они оказались окончательно оборваны к 1933 г., когда СССР отказал СИАМ в проведении в Мосвке намеченного на лето 1933 г. конгресса по градостроительству.
Те иностранные архитекторы, которые ранее имели опыт работы в СССР, не могли не понимать смысла происходящего уже как минимум летом 1931 г.
Одним из самых информированных среди них был Эрнст Май. Возможно, именно поэтому Май и члены его группы не принимал участия в конкурсе на Дворец советов.
Май продержался в СССР до конца 1933 г., потом уехал в Африку, потому что путь обратно в Германию, где у власти уже был Гитлер ему был заказан.
В скупых описаниях своей советской эпопеи, опубликованных в 1960-е годы,[31] Май не углубляется в причины ее неудачи и не упоминает о попытке встретиться со Сталиным.
Опубликовано в журнале «Современная Архитектура etc.», №3, июнь 2012, г. Новосибирск.
Автор Хмельницкий Д.С.текст полностью - ЗДЕСЬ:
(примечания по ссылке)
Письмо обнаружено др. Томасом Флирлем в РГАСПИ в 2011 г. и опубликовано в: Flierl T. «Possibility the greatest task an architect ever faced» Ernst May in the Soviet Union (1930-1933) / Ernst May 1886-1970. Munich-London-New York. 2011. - 336 p., p. 157-195., P. 170. [ РГАСПИ. Ф.558., Оп.11., Д. 775 с.69,70 ]. Перевод с немецкого Д. Хмельницкого.
Все, что могло бы заставить задуматься над этими вопросами, из казенного советского архитектуроведения всегда удалялось, дабы не ставить под сомнение гладкость и благополучие изображаемое процесса. Постепенно в научный оборот водятся документы, которые камня на камне не оставляют от этого благополучия.
Вот один из них.
Седьмого сентября 1931 г., известный германский архитектор Эрнст Май, приехавший годом раньше (в октябре 1930 г.) в СССР в качестве специалиста по строительству массового жилья, пишет письмо в самую высокую «инстанцию», которая только могла быть в то время в Советском Союзе,– И.В. Сталину:
«Союзстандартжилстрой
Главный инженер
Эрнст Май
Москва 07.09.31
Генеральному секретарю Коммунистической партии СССР тов. Сталину.
Уважаемый товарищ!
Уже в течение года со все возрастающим воодушевлением я работаю в качестве специалиста по градостроительству на строительстве СССР.
Я считаю своим долгом проинформировать Вас о том, что в отношении возведения новых городов, связанного с быстрым экономическим развитием страны, исключительные возможности, которые в данный момент существуют именно в этой области не используются так, как этого требует современное состояние градостроительной науки. Вместо комплексного планирования промышленности, транспорта, жилых поселков и зеленых зон имеет место раздробленное проектирование, не охватывающее проблему в целом, а удовлетворяющееся частичными решениями. Результатом этого является то, что сегодня заново совершаются те ошибки, которые капиталистическое градостроительство старого мира старается исправить ценой огромных жертв.
Поскольку я убежден, что даже короткий доклад об опасности, которая грозит с этой стороны социалистическому строительству сможет Вас убедить, я обращаюсь к Вам с просьбой предоставить мне короткую аудиенцию, что бы я мог изложить свою позицию и сделать конкретные предложения по устранению недостатков.
С глубоким уважением. Май»[1].
Письмо впервые экспонировалось на выставке, посвященной творчеству Эрнста Мая во Франкфурте-на-Майне в 2011 г. и было опубликовано в сопровождавшем выставку сборнике статей.
Тон письма встревоженный, если не сказать отчаянный.
Неизвестно, получил ли Май ответ на это письмо; информации о том, состоялась ли просимая им встреча со Сталиным, тоже нет. Скорее всего не состоялась, хотя бы уже и потому, что проблемы жилищного строительства, меньше всего волновали тогда Политбюро, озабоченное совсем другими вещами. Но не так уж трудно представить себе в чем именно Май хотел убедить Сталина.
1. Май приехал со своей группой в СССР для того, чтобы проектировать и строить новые промышленные города. В Европе в это время проблема массового жилья для рабочих была центральной проблемой архитекторов. В Германии – особенно. Она решалась самыми разными способами, в том, числе и теми, которые прославили Мая, построившего во Франкфурте множество новых жилых поселков.
Но и в Германии, и в других европейских странах, новое рабочее жилье было индивидуальным. Прорабатывались разные варианты минимальных экономичных квартир на одну семью и способы соединения их в комплексы.
В Советском Союзе само понятие «рабочая квартира на одну семью» было выведено из употребления еще в 1929 г., до приезда Мая. Капитальные каменные дома для рабочих, которые в 1930-31 г. проектировал Май в Магнитогорске, изначально, согласно программе должны были быть коммунальными. Официально, рабочих с семьями должны были селить в эти дома по норме в 6 кв. м., которая заведомо исключала посемейное расселение. Даже гипотетическая санитарная норма в 8-9 кв. м., еще недавно иногда упоминавшаяся в прессе не давала возможности селить одну семью в квартиру.
В Магнитогорске же при Мае расселение в деревянные бараки шло по норме 3,5 кв. м. на человека (при средней обеспеченности меньше 2 кв.м), и никаких шансов, что заселение каменных домов будет происходить иначе не было.
В любом случае, это все очень мало напоминало цивилизованный подход к решению жилищной проблемы и несомненно должно было вгонять Мая в депрессию. Тем более, что ситуация не оставляла никаких надежд на улучшение – масштабы государственного финансирования строительства жилья были ничтожны, а требования к качеству жилья снижены до самого возможного предела. Дома Мая в Магнитогорске будут сдаваться и заселяться без водопровода, канализации, кухонь (которые собственно и не планировались), а в некоторых случаях даже без внутренних перегородок.
Правительство СССР непрерывно требовало удешевления жилого строительства. В частности, 4 марта 1931 года вышло постановление СНК РСФСР о лимите средней стоимости жилой площади по республикам СССР. Для России стоимость кв. метра ограничивалась 102 рублями. Если учесть, что расчетная стоимость каменных домов Мая должна была составить 198 рублей за кв. м., то вдвое меньшая стоимость означала резкое плановое ухудшение качества жилья по стране в целом. Поскольку в это время строилось еще и некоторое, хотя и минимальное количество благоустроенного жилья для привилегированных слоев общества (в Магнитогорске в 1930-31 гг – 10% от общей построенной жилой площади), то реальная средняя стоимость массового жилья оказывалась намного меньше. В Магнитогорске фактическая стоимость бараков, в которые расселяли рабочих, составляла тогда от 40 до 50 рублей за кв. м. Только часть из них была комнатными, остальные – общими. Благоустройства (водопровода, канализации, кухонь...) – никакого.
Возможно, Май надеялся убедить Сталина, что жилое строительство в новых промышленных городах должно быть более цивилизованным, и, следовательно, на него надо выделять больше денег.
С тем же успехом можно было попросить Сталина отменить индустриализацию.
План строительства тяжелой и военной промышленности, известный под названием «индустриализация» СССР» предполагал снижение уровни жизни населения до физически возможного минимума и использование полученных таким образом ресурсов в промышленном производстве, что особенно ярко проявлялось в новых, построенных на пустом месте городах – таких как Магнитогорск.
2. Главная задача Мая по приезде в СССР состояла в проектировании схем генпланов новых промышленных городов. Известно, что Май со своей группой принимал участие в разработке генеральных планов, примерно, двух десятков соцгородов. Это больше половины из тех 37 новых поселений с численностью жителей почти в 4,5-5 млн. чел.[2], возведение которых было намечено планом индустриализации за первые пять лет[3]. Центральное место среди них для Мая занимал Магнитогорск. Но работа над планировкой города осложнялась тем, что вопрос о месте расположения города стал предметом ведомственной борьбы между Главным Управлением Коммунального хозяйства НКВД РСФСР и ВСНХ СССР за право сосредоточения в своих руках дела проектирования генпланов всех соцгородов-новостроек[4].
Май начал проектировать город на левом берегу реки Урал согласно первоначальному заданию, но потом последовало решение о переносе его на правый берег, потом опять на левый... Эта неразбериха, естественно тормозила и дезорганизовывала работу проектировщиков. К тому же, в реальности, отдельные конторы Магнитостроя строили свои барачные поселки и тянули коммуникации вне всякой связи с запроектированным Маем генеральным планом, что фактически сводило на нет работу проектировщиков.
Каждое ведомство решало свои сиюминутные задачи, конкурируя между собой. Единого планового центра заинтересованного в таком конечном результате, как комфортабельный, удобный для жизни город просто не существовало. Что еще хуже – руководство страны и не ставило такой конечной цели, как создание комфортабельных городов. Жилые поселки вокруг промышленных предприятий должны были гарантировать функционирование этих предприятий при предельно низких затратах на их строительство и жизнеобеспечение.
.............
Если Май надеялся убедить Сталина ввести в СССР нормы современного градостроительства и нормы проектирования современного комфортабельного жилья для всех, то его затея была заведомо обречена на неуспех. Планы государственного финансирования жилого строительства первой пятилетки исключали такой расклад даже в своем первоначальном, мягком варианте 1928 г. А принятие в декабре 1929 г. планов «ускоренной индустриализации» ввергло жилищное строительство СССР в состояние перманентной гуманитарной катастрофы, свидетелем чему были Май и его сотрудники.
Через год, в августе 1932 г. сотрудник Мая архитектор Вальтер Швагеншайдт писал коллеге в Германию: «В последние месяцы... я за закрытыми дверями разработал предложение для нового типа социалистического города, которое естественно направлено против партийной линии. Исходя из реальной жизни в развивающихся районах, я говорю – Советский Союз еще долго сможет строить только примитивные бараки. Имеющиеся материалы и силы они вынуждены использовать для строительства промышленности...Одноэтажные застройка из местных материалов – это правильный путь. А потом я предлагаю барачный город по мере поступления денег, материала и рабочей силы перестраивать».[5]
Швагеншайдт, на свой страх и риск разрабатывал проект «барака с растущим благоустройством». На первой стадии это одно помещение с нарами на 222 человека. На третьей – «законченный культурный барак» с уборными, умывальниками и спальнями с кроватями на 100 человек.
Вряд ли у Мая могло сложиться иное представление о состоянии дел в советском жилищном строительстве. Но, в отличие от Швагеншайдта, Май, занимавший довольно высокий пост в советской системе и много раз публично выступавший в немецкой прессе с сообщениями о своей работе в СССР, оказался в очень щекотливом положении.
***
В первом номере основанного Маем франкфуртского журнала «Дас нойе Франкфурт» за 1931 г. была помещена короткая заметка «Эрнст Май в России».:
«В конце 1930 г. была закончена первая большая работа Мая и его сотрудников для города Магнитогорска на Урале. Речь идет о рабочем городе на 200 000 жителей, строительство которого начнется в 1931 г. Предполагаемый срок строительства – шесть лет. Мы опубликуем проект в одном из следующих номеров. Сегодня только некоторые предварительные данные.
Город Магнитогорск находится в двух километрах от промышленного комплекса, где работают его жители. В центре города располагаются театр, общественные и торговые здания. Город поделен на кварталы, 10 000 жителей каждый, отделенные друг от друга зеленой полосой. Тип жилища ориентирован на семью, что означает, что каждая семья получит собственную квартиру с общей комнатой, двумя спальнями, ванной, маленькой кухней и уборной. Широко применяется галерейный тип дома, поскольку он дает наилучшие предпосылки к будущему переходу к общественным кухням. Жилые здания имеют максимум три этажа. В каждом квартале предусмотрен рынок, который может быть использован для других целей, когда исчезнет частная торговля. Проект был представлен в Москве в конце декабря».[6]
Эта информация, несомненно, сообщенная редакции самим Маем, практически целиком не соответствует действительности.
Проект города на 200 тыс. жителей действительно был сделан к декабрю 1930 г., но о его реализации не могло быть и речи, о чем Май несомненно знал.
Стоимость города на 200 000 жителей, подсчитанная техническим отделом Цекомбанка (где работала группа Мая) составила 471, 67 миллиона рублей (жилищное строительство плюс коммунальное)[7]. Всего же на жилищное и коммунальное строительство РСФСР на 1931 г. было выделено 1,1 мрд. рублей.[8]
Таким образом, стоимость строительства Магнитогорска на 200 тыс. жителей составляла около 43% всех средств, выделенных на жилищное строительство в РСФСР в 1931 г. При этом население Магнитогорска составляло примерно одну шестидесятую часть прироста городского населения СССР за годы первой пятилетки (13,8 млн.человек).
На совещании в Цекомбанке 4-5 декабря было решено построить в 1931 г. город с населением 30 тыс. и стоимостью около 90 млн. рублей. Но поскольку рассчитывать можно было только на 35-40 млн. рублей, принято решение обеспечить постоянным жильем только 15 000 человек, остальные 15 000 должен был разместить Магнитострой во временных помещениях существующих поселков.[9]
Это означало, что уже в декабре 1930 г. Май знал, что ему предстоит спроектировать каменных домов только на 15 000 человек. В то же время численность населения Магнитогорска действительно достигла к концу 1931 г. 200 000 человек,[10] размещавшихся в бараках, землянках, палатках и вагонах.
***
О строительстве квартир на одну семью также не могло быть и речи. В это время (и в ближайшие десятилетия) они строились в СССР только для очень узкого круга высшего руководства.
В основу проектирования жилья в Магнитогорске группой Мая была положена условная норма в 6,8 кв.м жилой площади на человека («голодная» санитарная норма, по выражению 20-х годов). Она служила основой для расчета жилья в 20-е годы, когда средняя обеспеченность городского населения жилплощадью колебалась вокруг 5 – 5,5 кв. м. на человека. Такая норма сама по себе исключала поквартирное расселение рабочих семей, но и она была совершенно не реальной для эпохи индустриализации. В начале 1931 г. в Магнитогорске на одного человека приходилось 2,2 кв. м. жилья.[11] К январю 1932 г. этот показатель снизился до 1,75 кв. м. на человека. Заселение рабочих в бараки происходило в то время по норме в 3,5 кв. м. на кадрового рабочего и 1,3 кв. м на члена семьи.[12]
Все типы жилья, которые проектировались группой Мая для Магнитогорска, были коммунальными, то есть рассчитанными на заселение от 3 до 5 человек в одну комнату.
............
Крытые рынки действительно были заложены в программу и сметы строительства, разработанные группой Мая,[14] но полный запрет частной торговли делал этот пункт бессмысленным. Снабжение населения Магнитогорска едой происходило через ведомственные распределители.
***
В июне 1931 г. Эрнст Май дважды прочитал в Германии доклад о положении с градостроительством в СССР, 5 июня в Берлине и 12 июня – во Франкфурте-на-Майне.
Переработанный им текст доклада был опубликован в №7 (июльском) журнала «Дас нойе Франкфурт» и проиллюстрирован работами группы Мая. Доклад получился откровенно просоветским, пропагандистским и описанная в нем ситуация имела мало отношения к реальному положению дел. Частично это можно объяснить тем, что Май, излагая и прогнозируя ситуацию, искренне выдавал желаемое за действительное, но встречается в нем и заведомая неправда, причем касающаяся самых важных для понимания советской реальности вещей.
................
Говоря о «главной проблеме социалистического города» Май повторяет советский идеологический тезис о том, что в отличие от западных стран, где структура города определяется ценами на землю и складывается вокруг торговых площадей, структура социалистического города базируется на промышленном производстве и определяется «социальной гигиеной и экономичностью». Но он совершенно не упоминает о том, откуда берется население строящихся едва ли не на пустом месте новых «социалистических городов». Хотя не может не знать о том, что практически речь идет о массах подневольных людей, принудительно перемещаемых по стране волей центрального правительства. В таком контексте выражение «социальная гигиена» приобретает совсем другой смысл, новый для Западной Европы.
.............
Май довольно точно передает стандартный советский пропагандистский тезис, но умалчивает о том, что советская политика вовлечения женщин в производство объяснялась не заботой о них, а наоборот – стремлением максимальной эксплуатации женского труда там, где обычно применялся только мужской. Об этом ясно говорилось, например, в постановлении ЦК ВКП (б) от 15/VI-1929 г. «Об очередных задачах партии по работе среди работниц и крестьянок».[16]
Основным средством принуждения женщин идти работать на производство была тотальная нищета, невозможность для советской семьи прокормиться на одну зарплату главы семьи. Май, объездивший за несколько месяцев множество советских промышленных центров, не мог этого не видеть.
..................
Далее речь идет о том, что коллективная жизнь не нарушает отношений между мужчиной и женщиной, каковые остаются их сугубо личным делом и не означает «коммунизации» женщин. Надо полагать, что слухи об обобществлении женщин в СССР были популярны в Европе и Май таким образом успокаивал своих слушателей.
***
.......
Жилые поселки из частных домов в это время возникали стихийно в виде «нахаловок» и разного вида трущобных строений типа землянок, но сказать, что жизнь в них протекала «как в Германии» было, мягко говоря, преувеличением.
Следующая группа, это, согласно Маю, – коллективные жилища или общежития («Оbjeschidien») – «...в них живут группы людей, у которых больше нет личных кухонь, они либо пользуются общими кухнями на каждом этаже, либо общественными кухнями, которые строятся для районов»
Самая радикальная категория жилища – дома-коммуны, представляющие собой здания на 400 или 800 человек с полным коллективным бытом. Каждый житель располагает индивидуальной площадью от 6 до 9 кв. метров, супружеская пара от 12 до 18 кв. м.
Из текста доклада не очевидно, что «дома-коммуны» – не реальные постройки, а утопические фантазии, инициированные в 1929 г. к разработке партийными функционерами среднего уровня (Милютин, Сабсович...) и фактически запрещенные специальным постановление ЦК ВКП(б) еще год назад, в мае 1930 г.[17]
Из текста доклада также не следует, что единственной массовой формой жилья в СССР в это время являются именно общежития – и не в силу неких идеологических причин, а вследствие общей искусственно организованной нищеты и отказа советского правительства санкционировать и финансировать строительство квартир на одну семью.
Впрочем, дальше Май подчеркивает, что «ответственные органы в СССР далеки от того, чтобы проводить политику иллюзий и в большой степени остаются на почве реальности» и что в первую очередь это касается жилищной проблемы. – «В центрах промышленного строительства, Магнитогорске и Кузнецке во время проведения ударной акции по размещению 700 000 шахтеров с семьями до 31 декабря этого года будет построено 75% индивидуальных квартир и 25% общежитий и домов-коммун».
Этими словами Май сознательно вводит своих читателей и слушателей в заблуждение.
Массового, то есть рассчитанного на низшие слои общества строительство индивидуальных (на одну семью) квартир в СССР не существует как минимум с начала индустриализации. Более того, к лету 1931 г. был уже поставлен крест на массовом проектировании и строительстве новых многоэтажных кирпичных зданий с коммунальными квартирами.
Еще 27 февраля 1931 г. вышло постановление ЦИК СССР, подписанное Молотовым, где говорилось: «рабочее жилищное строительство зачастую не обеспечивает самых необходимых удобств и культурно-бытового обслуживания рабочих и их семей (столовые бани, прачечные, детские учреждения), а наряду с этим иногда строятся дорогостоящие многоэтажные дома и составляются прожектерские планы новых городов без учета хозяйственных условий».[18]
Последняя фраза как будто напрямую направлена против деятельности группы Мая, что не исключено. Смысл ее очевиден: новое многоэтажное каменное строительство оказывается под запретом. Столовые, бани и прачечные абсолютно необходимы в тех случаях, когда люди не имеют возможности питаться, мыться и стирать дома. Особый упор на их строительстве означает де факто установку на массовое строительство коммунального жилья без элементарных удобств – кухонь, воды, канализации.
Четвертого марта вышло Постановление СНК РСФСР, где устанавливался объем финансирования жилищного и коммунального строительства РСФСР на 1931 г. (748,2 млн. рублей и 359 млн.руб. соответственно) и озвучивалось требование «добиться снижения стоимости жилищного строительства с тем, чтобы стоимость 1 кв. метра жилищной площади в среднем по республике не превышала 104 руб».[19]
23 марта 1931 г. вышло упоминавшееся выше постановление Госплана СССР, устанавливающее лимит средней стоимости жилой площади по РСФСР в 103, 5 рубля за кв. метр.
Отсюда можно судить о плане жилищного строительства на 1931 г. по всей РСФСР – 750 миллионов рублей (при средней стоимости кв. метра в 104 рубля) предназначались для строительства приблизительно всего лишь 7 200 000 кв. метров жилья.
Трудно представить себе, что в июне 1931 г. Май не знал об этих напрямую касавшихся его постановлениях. Тем не менее, в разделе доклада, озаглавленном «Ударная акция: 700 000 квартир до 31 декабря», Май пишет: «...теперь Вы понимаете, что означает задание организовать согласно решению Совета народных комиссаров и по личной инициативе Сталина расселение 700 000 рабочих с семьями к 31 декабря этого года. В первую очередь это касается Донецкого бассейна, Кузнецкого бассейна, Урала и Караганды.
Семьсот тысяч квартир для семисот тысяч рабочих семей – это звучит естественно для западных слушателей, но полностью противоречит советским условиям, где словосочетание «рабочее жилище» вовсе не означает «квартира для рабочей семьи». Даже если допустить, что все 750 млн. рублей предназначались для обеспечения жильем 700 тыс. рабочий семей (что, конечно, далеко не так), то и то на одну семью должно было прийтись около 10 кв. м.
....
Тему стоимости «социалистических городов» Май аккуратно обходит, не называет никаких данных, характеризующих их финансирование. Говоря о сметах на строительство, он ссылается не на собственный опыт, а на вышедшую годом раньше книгу Николая Милютина «Соцгород», где приводятся фантастические расчеты стоимости будущих соцгородов с полным «обобществлением быта». Согласно Милютину, на устройство одного жителя такого «соцгорода» следует затратить 1100 рублей (36, 5 млн. рублей на 33 тыс. жителей). [20]
Май, оговариваясь, что марка приблизительно соответствует рублю, называет цифру в 1000-1400 марок инвестиций в жилье, приходящихся на одного жителя. Последняя цифра соответствует данным, которыми пользовалась группа Мая, рассчитывая стоимость жилья Магнитогорске – 1 350 руб. на человека, но только на жилье. Вместе со стоимостью коммунального строительства – 2 353 руб. на человека.[21]
Май, однако, не дает никаких данных о масштабах финансирования жилья в целом по стране, оставляя слушателей в неведении относительно того, что эти расчеты никакого отношения к реальности не имеют.
Реальность же была такова:
Во время первой пятилетки городское население СССР по официальным данным увеличилось прибл. на 14 миллионов человек.[22] На жилищное строительство было, опять же по официальным данным, потрачено 4 миллиарда рублей.[23] – почти в четыре раза меньше, чем следовало бы согласно расчетам Милютина (15,4 миллиарда рублей) и почти в пять раз меньше расчетов Мая (18,9 миллиардов руб). Построено же за это время было 27 миллионов кв. метров жилья[24], то есть меньше двух кв. метров на каждого нового городского жителя. Только крайне малая часть этого жилья была квартирной и благоустроенной, основная масса представляла собой коммунальные бараки; и знакомый Маю Магнитогорск 1931 года мог служить ярким образцом такого чисто советского способа расселения.
Вышеприведенная статистика взята из официального источника, вышедшего в 1933 г., через два года после публикации доклада Мая, но предсказать развитие событий уже тогда можно было легко, тем более такому специалисту как Май.
***
Еще в одном, очень важном для понимания специфики советского градостроительства случае Май сознательно вводит своих читателей в заблуждение. Речь идет о социальной структуре советского общества. – «В то время как капиталистический город развивается вокруг рынка, в то время как богачи, средний класс и пролетарии заселяют его, как правило, в жестко отделенных друг от друга кварталах и в то время как эти классовые различия еще издали бросается в глаза, город в СССР всегда – город трудящихся». [25]
Май повторяет пропагандистский тезис, лживость которого не может не быть ему ясна. О крайне резких различиях в снабжении разных слоев населения всеми жизненными благами – едой, одеждой, жилплощадью – писали едва ли не все иностранцы, побывавшие в сталинском СССР и оставившие воспоминания. В том числе и собственные сотрудники Мая. Классовая дифференциация советского общества были ярко выражена и в градостроительстве.
Практически во всех проектах рабочих поселков при предприятиях всегда существовала отдельная зона с благоустроенными коттеджами для заводского – партийного начальства, хорошо видная на проектах заводов 20-х годов, но исчезнувшая из публикаций с началом индустриализации.
В Магнитогорске это был поселок Березки, построенный на территории, отведенной заводу, где находились роскошные виллы дирекции завода и прочих местных начальников. В этом поселке было в основном сосредоточено все квартирное жилье Магнитогорска того времени. Там, в отличие от всего остального города, были водопровод и канализация в домах.
Кто именно и по каким нормам проектировал Березки – до сих пор неизвестно, но скрыть в барачно-земляночном Магнитогорске существование изолированного оазиса относительного градостроительного и житейского благополучия было невозможно. Виллы Березки публиковались в советской литературе с 50-х годов, но всегда в качестве «домов для трудящихся Магнитогорска». [26]
В том же 1931 году в Ленинграде было начато проектирование и строительство одного из самых известных и самых интересных советских жилых домов – Первого дома Ленсовета на набережной реки Карповки, архитекторы И. Фомин и Е. Левинсон.
Согласно заданию, в доме должны были быть индивидуальные квартиры от 2 до 6 комнат, все с комнатами-нишами для домработниц, балконами, террасами и полным благоустройством.
Строительство дома (ориентировочно на 60 квартир), обошлось 5 млн. 383 тыс. рублей при средней стоимости куб. метра в 108 рублей.[27]
Это означает где-то около 700 руб. за квадратный метр полезной площади, более чем втрое больше, чем стоимость квадратного метра домов Мая согласно предварительным расчетам по расценкам Госплана.
Для сравнения, на все жилое строительство в Магнитогорске в 1931 г. было израсходовано (прямые расходы) 4,387 млн. рублей.[28]
***
Взяв на себя неблагодарный труд пропагандировать то, что происходило в тот момент в СССР, Май поставил себя в крайне уязвимое и унизительное положение. К тому же, он выбрал для этого очень неудачный момент. Возможно, парой месяцев позже, он не решился бы на такой риск.
В речи Кагановича на июньском пленуме ЦК, произнесенной в Москве практически тогда же, когда Май читал свои доклады в Германии, тоже упоминается жилье для тех же самых 700 тыс. рабочих, но совсем по-другому и гораздо более конкретно: «В одном 1931 г. мы вкладываем в жилищное строительство 1156 млн. руб. и построим 10,5 млн. кв. м. По постановлению ЦК мы должны в этом поду построить стандартных домов не менее чем на 700 тыс. рабочих и их семей, в первую очередь в Донбассе. Кузбассе, подмосковном бассейне, Уралугле и Караганде».[29]
700 тыс. семей – это приблизительно 2, 3 – 2,4 млн. человек. То есть, на одного человека должно было быть построено около 4 кв. метров, при стоимости одного квадратного метра около 100 рублей. «Стандартные дома» – это простейшие деревянные бараки, часто не поделенные не только на квартиры, но и на комнаты, которых именно в 1930-31 г г. стали единственной массовой категорией жилища в СССР.
Вернувшийся из Германии в Москву и Магнитогорск Май застал безрадостную картину. Помимо каменных домов единственного запроектированного группой Мая квартала, составлявших в общей сложности всего лишь 57 270 кв. м. жилой площади, в Магнитогорске строились массовым образом только деревянные бараки – общие, комнатные и смешанные.
В целом по данным справочника «Магнитогорск в цифрах»[30] к началу 1932 г. в Магнитогорске на 200 000 человек населения. имелось 302 313 кв. м. годного к использованию временного и основного жилья.
Всего жилой площади в общих и смешанных бараках насчитывалось 198 054 кв. м., что составляло 65,5% от всей жилой площади на 1 января 1932 г.
В комнатных бараках насчитывалось 68 136 кв. м. жилой площади, что составляло – 22,5% . Можно предположить, что туда расселяли низший уровень управленцев и многосемейных рабочих.
Вместе это составляет 88% всего жилья. Можно предположить, что именно такая доля общей жилой площади Магнитогорска находилась в строениях, считавшихся временными. Стоимость квадратного метра такого жилья колебалась от 40 до 53 рублей. Плотность расселения колебалась от 2,6 до 6 кв. м. на человека, в среднем – 3,6 кв. м
Рубленые, каркасные и щитовые дома, относившиеся к «основному строительству» суммарно занимали 10,2 % всей жилой площади (34 038 кв. м.) и служили для расселения привилегированной части населения (вряд ли более 3-4% населения).
Однако по плану 1931 г. жилая площадь города должна была в сумме с построенной ранее жилплощадью составить 414 580 кв. м.
Их них на каменные дома соцгорода должно было приходиться 57 270 кв. м. , 13,8% всего жилого фонда.
Во «временных» коммунальных бараках (общих, каменных, смешанных, комнатных) в Магнитогорске планировалось иметь 314 334 кв. м. жилья, т.е. 75,8% всего жилого фонда.
В «основных» рубленых, щитовых и каркасных домах и гостинице – 43 712 кв. м., 10,5% всего жилого фонда.
Каменные дома соцгорода считались постоянным жильем, но по уровню благоустройства и плотности заселения соответствовали общим деревянным баракам.
Таким образом, мы видим, что запланированная в 1931 г. структура жилого фонда не сильно отличалась от фактической. На неблагоустроенное коммунальное жилье для рабочих приходилось 89,6% всего учтенного жилого фонда, 10,5% приходилось на жилую площадь повышенного уровня комфортности.
Такова была реальная картина советского градостроительства 1931 г., разительно отличавшаяся от той, которую представил в своем докладе Май.
***
Попытка Мая добиться аудиенции у Сталина, дабы изменить положение вещей, могла иметь смысл только при определенных предпосылках.
Во-первых, Сталин должен был как минимум знать о существовании Мая. Подтверждений этому нет. В повестках дня заседаний Политбюро имя Мая не упоминается.
Во-вторых, Сталин должен был как минимум понимать и, как максимум, разделять заинтересованность Мая в проектировании и строительстве минимально комфортабельных рабочих городов и поселков цивилизованным образом. Можно с большой долей уверенности считать такое предположение абсурдным. Весь предшествующий ход событий говорит о том, что такого рода планы в советском правительстве даже не обсуждались. Массовое жилищное строительство с самого начала индустриализации предполагалось барачным и коммунальным, а нормы расселения рабочих не могли превышать половину официальной санитарной нормы (3,5 – 4 кв. метров на человека).
Градостроительные и архитектурные проблемы вообще не затрагивались на заседаниях Политбюро как таковые. В апреле, мае и июне 1931 г. в повестках дня заседаний Политбюро делаются сообщения о ходе строительства «стандартных домов» (в первую очередь, для Донбасса). Стандартные дома – это бараки.
Состояние жилищного, коммунального и культурно-бытового строительства в Магнитогорске обсуждалось на заседаниях Политбюро в октябре и декабре 1931 г., но, надо полагать безо всякой связи с письмом Мая.
Можно с уверенностью утверждать, что катастрофическое положение с жильем на стройках первых пятилеток, в том числе и Магнитогорске, было плановым и принципиальному улучшению не подлежало.
Это подтверждается событием, которое несомненно должно было ошеломить Мая.
Восемнадцатого июля 1931 г. был объявлен открытый всесоюзный (а фактически- международный) на здание Дворца советов. Начало проектирования и строительства сооружения, гигантского по размерам и лишенного всякого смысла, кроме идеологического, – в самый разгар жилищной катастрофы в стране – было явной декларацией о приоритетах советской власти во внутренней и социальной политике. Демонстрацией того, что идеологические монументы для советского правительства намного важнее сносного жилья для населения и заслуживают приоритетного финансирования.
Данные о сметной стоимости утвержденного в 1933 г. проекта Дворца советов никогда не публиковались, но нет сомнения, что она была соизмерима со средствами, отпускавшимися на жилстроительство в СССР на всю первую пятилетку.
Иностранные архитекторы, принимавшие участие в конкурсе на Дворец советов из-за границы и не знавшие советских реалий, начали их осознавать только весной 1932 г, после того как стали известны результаты конкурса. Тогда отношения между теми из них, кто, как Корбюзье, симпатизировал советской власти, и СССР стали резко портиться. Они оказались окончательно оборваны к 1933 г., когда СССР отказал СИАМ в проведении в Мосвке намеченного на лето 1933 г. конгресса по градостроительству.
Те иностранные архитекторы, которые ранее имели опыт работы в СССР, не могли не понимать смысла происходящего уже как минимум летом 1931 г.
Одним из самых информированных среди них был Эрнст Май. Возможно, именно поэтому Май и члены его группы не принимал участия в конкурсе на Дворец советов.
Май продержался в СССР до конца 1933 г., потом уехал в Африку, потому что путь обратно в Германию, где у власти уже был Гитлер ему был заказан.
В скупых описаниях своей советской эпопеи, опубликованных в 1960-е годы,[31] Май не углубляется в причины ее неудачи и не упоминает о попытке встретиться со Сталиным.
Опубликовано в журнале «Современная Архитектура etc.», №3, июнь 2012, г. Новосибирск.
Автор Хмельницкий Д.С.текст полностью - ЗДЕСЬ:
(примечания по ссылке)
Письмо обнаружено др. Томасом Флирлем в РГАСПИ в 2011 г. и опубликовано в: Flierl T. «Possibility the greatest task an architect ever faced» Ernst May in the Soviet Union (1930-1933) / Ernst May 1886-1970. Munich-London-New York. 2011. - 336 p., p. 157-195., P. 170. [ РГАСПИ. Ф.558., Оп.11., Д. 775 с.69,70 ]. Перевод с немецкого Д. Хмельницкого.
no subject
https://rufabula.com/articles/2015/09/26/russian-disease